V - 28.

[Soul_Eater_Fest]

Штейн. Songfic на Radiohead - Climbing Up The Walls.

Listen or download radiohead climbing up the walls for free on Prostopleer

@темы: Выполнено, Тур V, Штейн

Comments

[Гость]

Надеюсь, автор заявки увидит. И надеюсь, не разочаруется.

1815 слов

- До завтра, Штейн, - Мьёльнир сняла с грубой вешалки плащ и щелкнула выключателем, перед тем как погрузить холодную лабораторию в атмосферу окончательной осколочной отчужденности.
Тусклый и мертвый свет монитора жег глаза, косо изламываясь в поцарапанных линзах очков, и стук. Стук пальцев о клавиатуру со стертыми буквами клавиш. Пусто. Глоток воздуха, долгий, сухой – так обычно выдыхают, как ветер в старых вестернах, царапая горло. Надо закурить, точно. Профессор тянет руку в карман, попадая внутрь лишь двумя пальцами – там полно всякой дряни, колкой и холодной: шприцы, винты, гайки и штопальные грубые нити. Но смятая пачка концентрированного дыма все равно выделяется особняком спрессованной гари. Наверное, глубоко в подсознании тление сигареты, этот яркий огненный шов на обрыве папиросной бумаги, разжигается до очага во всех смыслах. Хотя, у зависимостей вряд ли есть вообще какой-либо смысл.
Пальцы дрожат и воздух в легких. Странное и омерзительное чувство затекает через ноздри по гортани в грудь раньше времени. Ноготь поддевает вершину пачки, залезая в картонное нутро, и подушечки пальцев берут в плен одну дряхлую сигарету.
- Штейн.
Пальцы дрогнули, и сигарета с каменным утрированным стуком упала на пол, отпружинив от ледяного кафеля, и закатилась под стол. Он лихорадочно скосил глаза влево, к двери. Никого. Еще: вверх, вправо, вниз. На лоб из-под кожи проступил пот, тут же размазанный сухой ладонью. Что ж.
Франкен нагнулся за сигаретой, отъехав на стуле по скользкой плитке, очки опасно покачнулись на душках, но цеплялись за уши как утопленники. Холод пола, почти изморозь, обожгла пальцы, но со второй попытки он зажал между фалангами фильтр. Оставалось разогнуть поясницу.
- Ште-э-эйн.
Он резко поднялся, ударился головой о столешницу, в глаза врезался сноп искр.
- Что? Кто здесь?
Профессор испуганно озирался по сторонам, бросаясь взглядом в сборища теней по углам. В горле засвербило. Бесцветный, бесхарактерный, пустой голос эхом рассыпался в черепной коробке. Кляксы теней задвигались тестом Роршаха по стенам, расплющиваясь и сжимаясь, словно разорванные легкие при дыхании.
- Ште-э-э-э-эйн.
Писклявый и растянутый звук. Сумасшедший. За уши потекло что-то теплое и липкое. В испуге таращась по сторонам, он осторожно потрогал намокшие теплым волосы и поднес дрожащую руку к лицу. В тусклом свете монитора густая жидкость казалось черной.
«Кровь».
- Верно, Штейн, кровь, - поддакнул голос, сопя в сам слух.
- Кто ты?
Мужчина вскочил со стула, тут же отброшенного в дальний угол, хотя, черт возьми, без всякого согласования с Ньютоном.
- Я-я-я? О, Штейн, как ты мог забыть? Настолько дерьмово относишься к старым друзьям?
Кашляющие истерические звуки сотрясли стены. Кляксы запульсировали на стенах вскрытыми артериями, и Франкен в панике схватился за голову. Собственные пальцы выжигали льдом кожу, за воротник ползла липкая влага. Поскользнувшись на гладкой плитке, на негнущихся, словно заклинивших в коленях ногах профессор ринулся в ванную. Ядовитый полоумный гогот преследовал его, накатывал сзади, а он до хруста зажимал руками уши.
В ослепляющий свет ванной. С закрывшейся наглухо дверью глухо оборвались все звуки.
Несколько минут он отчаянно вжимался спиной в сомнительную твердь двери, восстанавливая дыхание. Пустая тишина разряженным воздухом полосовала все пять чувств, исподтишка цепляя шестое. Кое-как придя в себя, мужчина сделал несколько неуверенных шагов. Замер. В ушах крупным горохом доскакивали жесткие звуки его собственных ботинок. Глубоко выдохнув, Штейн подошел к раковине. Собственное лицо в отражении зеркала – отвратительно. Как загнанный зверь, в складках собравшихся нервных морщин на лбу залег страх вперемешку с ядовитым потом.
Профессор открутил кран. Вода под напором рванула из водосточных труб, рухнув в раковину мимо отверстия слива, забрызгав подол халата. Штейн приподнял очки обручем, подставил ладони чашей и, набрав воды, опустил в них лицо. Прохлада охватила лицо, словно обняв жидким азотом, и приятно надавила на веки. Умывшись еще несколько раз, он стянул с крючка по-больничному хрустящее вафельное полотенце и поднял глаза на зеркало.
Скрежет.
Визг.
Почти болезненный резкий страх.
Катастрофически.
В отражении изуродованное, свое, чертовски неправильное лицо. Его лицо. И собственное. Дикий извращенный симбиоз.
Штейна отшатнуло, практически отбросило. Очки хрустнули под ногами. Полотенце эктомплазмой осело на пол.
«Если заглянешь слишком глубоко - увидишь только мое отражение».
Пальцы за ручку, отчаянно и скользко. Франкен схватился за голову, пульсирующую изнутри налипающими друг на друга фразами. В распахнутую дверь ванной смрадом рванули по стенам живые кляксы. В глазах рябило и плыло, тени жидкой паутиной заляпали пол, потолок. Белое пятно ванной, в котором корчился профессор, погрузилось в общую черноту.
«Только мое отражение. Только мое отражение, Только мое отражение – Только мое отражение: Толькомоеотражениетолькомоеотражениетолькомоеотражениетолькомоеотражениетолькомоеотражение»
Он рухнул на колени, выдохнув: «Боже». Страх полз по полу, залезая в рот, уши, ноздри. С трудом, на четвереньках, сквозь отсутствующий дверной проем к ничего не значащему дребезжащему свету монитора. За ноги цепляло, но чертовых семь движений, и лицо защипало отравленными лучами компьютера. Штейн заскреб руками по столу, пытаясь забраться, влезть в пошедший рябью экран, в бесконечный грязно-белый, но все же белый, цвет. Его била крупная дрожь, будто каждую секунду в нем кто-то колол молотком грецкие орехи, и маниакальное желание скрыться от живого нечто за спиной в мониторе казалось последней надеждой.
Экран замигал, когда профессор надавил на него лбом, упираясь локтями в стол, комкая в руках результаты каких-то важных исследований, и
Погас.
- Всегда лучше, когда свет выключен, Штейн.
В самое ухо. Противно, мерзко, мокро, где-то за плечами.
Он шарахнулся в сторону, соскользнул со столешницы и рухнул на пол, взметнув вверх ворох исписанных грязных листьев бумаги.
- Кто ты?!
Истерической вопль, сузивший голос до высоких дребезжащих частот.
- Проваливай! Уходи! Оставь меня!!!
Мужчина вцепился руками в волосы, вдавив голову лицом в подтянутые к груди колени. Скукоженный беззащитный зародыш.
Смех. Нет, не так. ГОГОТ. Кашляющий, ломанный, уродливый.
- Не кричи и не бей тревогу, ты ведь знаешь, мы друзья до са-а-амо-о-ой смерти-и-и.
Гадко вытянутые звуки. Если бы у комнаты была голова, она бы обязательно прокрутилась на 360 с этими словами отовсюду,- подумал Штейн.
И почувствовал, как собственная голова под крепко сжатыми пальцами начинает двигаться. Франкена прошиб ужас.
- Нет! Нет! Пожалуйста, нет! Только не это!
Он прижимал затылок так сильно, что в носу хрустнуло. Но голова медленно начала поворачиваться к плечу. Оттягивать за волосы, втискивать между коленей, зажимать ногами – бесполезно. На губу закапала кровь из сломанного носа, когда профессор осознал, что способен разглядеть обломанные крылья собственных лопаток. Он захныкал как ребенок, боясь прикасаться к собственному черепу, ждал, когда по гребанной оси круг замкнется. Сорок пять градусов до спасения. Трепетное, отчаянное ожидание. Но все остановилось. Заклинило.
- О, нет! Нет! НЕТ-НЕТ-НЕТ!
Он дергал себя за подбородок, уши, хлипкий, мягкий нос, но шея затвердела.
Штейн задышал часто, сипло и хлюпающе. В горле застряли рыдания. Он остервенело драл волосы - никчемные попытки. Челюсть упиралась в плечо. Из последних сил он надавил на затылок и… очнулся.
Мертвенная, бледная тишина.
Везде горел свет. Везде все было абсолютно нормально.
Профессор осторожно поднялся, осматриваясь по сторонам, отнял руки от сухой, чистой головы. На столе как всегда рабочий монитор с открытой в эксэле таблицей результатов его недавних опытов над размороженными амфибиями, подле него неровная стопка исписанных помятых бумаг, старая, с утерянным колесиком компьютерная мышь и стертая наполовину клавиатура.
Мужчина отдышался. В горле першило, колени дрожали. Он неуверенным шагом добрался до журнального столика в углу комнаты и наклонился за графином. Вода хлынула в мутный, с отпечатками пальцев стакан. Наполнив его на половину, Штейн опустил графин обратно, выпрямившись. Выдохнув еще раз и напоследок осмотрев комнату, что совсем недавно чуть не сожрала его разум заживо, он склонился за грязным стаканом.
Плюх.
Профессор замер/остолбенел/остекленел. В воду упала, нырнув, достала до дна, прочертив красной вязью свой путь, красная капля. В мгновение рука Франкена дернулась к губам и, вляпавшись во что-то липкое и теплое, отдернулась как ошпаренная. На языке поплыл тошнотворный вкус собственной крови.
Еще пару минут он недоуменно пялился на стакан, окончательно потерявшись между иллюзией и реальностью, а потом капля растеклась на поверхности некрасивой надписью:
«I love you» .
Дернувшись, он выронил стакан. О кафель и вдребезги. На лбу выступил пот, по спине к затылку заскреблись мурашки. Штейн попятился, глядя, как содержимое растекается из-под осколков, как мелкая красная тварь поглощает воду вокруг, как пропускает ее через свое жидкое тело и выпускает уже частью своего организма, разрастаясь.
Оно поползло к стене; он отпрянул к противоположной, врезавшись поясницей в жестяной столик, раскрошив под ногами ампулы и покорежив шприцы. Оно забралось на стену, карабкаясь всем тонким телом, цепляясь невидимыми присосками/лапами/щупальцами за неровные пузырики кое-где облупившейся краски; он резко развернулся, впечатался лицом в плитку, наступив на плинтус, скребя ногтями по безнадежно-гладкой поверхности.
Он почувствовал это, когда оно надавило ему на плечи, стекая с потолка, когда залезло языком ему в ухо.
- На какую бы дорогу ты не свернул, я буду там.
Штейн заскулил как щенок, по вискам тек пот, ныряя в воротник, удушливо холодный пот. Сверху давило. Он отчаянно заскребся в стену, будто мог влезть, будто стену бы открыли, распахнули как дверь добрые, всемогущие хозяева и впустили бы его, позволив жаться у сильных бесстрашных ног.

[Гость]

продолжение

- Вскрой себе череп - я буду там.
Это задышало ему в ухо. Не смрадно - тяжело и липко. Это накрыло его, село на плечи, обняло, облепило.
Профессор обессилено опустил голову, съезжая ладонями по кафелю. Горло резал сиплый дикий смех. Бил изнутри, шатал, пульсировал в легких, в животе, ниже. На шею лег большой тяжелый и липкий язык, обложившись мокрым горячим шарфом. Франкен расслаблено опустил голову назад, тихо хихикая. Палец с обломанным ногтем соскользнул со стены и мягко оттянул пояс штанов. Язык плотнее обвил шею удушливым питоном, раздражая кожу шероховатыми неровностями. За халат потекла чужая вязкая слюна. Собственная ледяная ладонь бережно спустилась в брюки, погладила хлопок трусов и забралась внутрь, коснувшись пальцами горячей головки члена.
- Я буду там, карабкаясь по стенам.
Безумие разинуло пасть и сомкнуло на шее профессора. Мозг захлебнулся чернотой.

***
Утренний свет пробивался сквозь больничные жалюзи лаборатории. В замочной скважине три раза с металлическим хрустом провернулся ключ: много, один обратно. Мария до сих пор не привыкла к здешнему замку, у нее дома нужны были именно три оборота.
Кажется, она любит его.
Да, это, наверное, очевидно.
Мда, совершенно точно, что так.
Штейн разлепил веки и перевернулся на спину. Вокруг, на полу было отвратительно грязно: листы смятой/порванной бумаги, осколки стекла вперемешку с медицинским мусором – все мокрое, в воде и, вроде бы, крови. Мужчина подтянул руки к лицу, протер глаза и поморщился – воняло жутко. На стиранных не им самим штанах засохло и сморщилось белое пятно спермы.
- Штейн, ты здесь?
Он усмехнулся. Какого черта ему делать на кухне? Пару мгновений он размышлял, встать или все-таки остаться так, пусть она застанет его в таком виде, пусть разочаруется, пусть ей станет больно, отвратительно, мерзкогадкопакостнопогано, но
Франкен поднялся, размял затекшие мышцы и добрался до двери. Щелкнул щеколдой – вовремя: ручка заплясала вверх-вниз, расшатывая дверь в петлях.
- Штейн, что-то случилось? Ты здесь?
Он привалился лбом к косяку устало и практически одними губами выдал:
- Да, Мари, все хорошо. Подожди меня на кухне.
Она услышала. Воскликнула что-то неодобрительное и уцокала в соседнюю комнату.
Профессор еще несколько минут простоял так молча, а потом, скинув халат, поплелся в ванную. Когда он включит горячую воду, наполнив почти до самых бортиков, когда скинет в груду некрасивые, плохо заштопанные шмотки, когда, перекинув через шею полотенце, склониться к разбитым очкам в углу, он заметит. Заметит длинную кривую бурую надпись, выведенную пальцем над самым плинтусом:

«Куда бы ты не свернул – я буду там. Я буду там, карабкаясь по стенам».